Дар напрасный, дар случайный


«Дар напрасный, дар случайный» — стихотворение Александра Пушкина, датированное его двадцать девятым днём рождения, 26 мая 1828 года. Посвящённое проблеме поиска смысла жизни и исполненное пессимизма, переходящего в отрицание Бога, оно положило начало стихотворному диспуту с митрополитом Филаретом.

Предыстория

Пушкин написал это стихотворение на фоне жизненного кризиса, сложных отношений как с властью, так и обществом. С одной стороны, он находился под полицейским надзором, Третье отделение вменяло ему святотатство в связи с его ранней антиклерикальной поэмой «Гавриилиада» и связь с заговорщиками-декабристами, которая была прочитана между строк элегии «Андрей Шенье», с другой — общество отвернулось от него из-за «Стансов» («В надежде славы и добра») и последовавшим вслед за ними стихотворением «Друзьям» («Нет, я не льстец»), увидело в них лишь попытку угодить трону, но не то, что поэт попытался ставить в пример молодому императору Николаю его предка Петра, который был «То академик, то герой, то мореплаватель, то плотник». Не сделала жизнь Пушкина приятней и ссора с Анной Олениной, ответившей отказом на его сватовство.

В 1827 году Пушкин написал «Три ключа» («В степи мирской, печальной и безбрежной») где, пока ещё в аллегорической форме, заговорил о притягательности смерти, «ключа забвения». Наконец, 19 мая 1828 года появилось его «Воспоминание», связанное с «Даром» не только темой и настроением, но и звучанием, используемой лексикой. Кульминацией подобного настроения поэта и стал «Дар напрасный, дар случайный».

Написание и издание

Впервые «Дар…» опубликован в альманахе «Северные цветы» на 1830 год. Автографа стихотворения не сохранилось, в 1899 году в качестве такового экспонировалась и воспроизводилась копия, сделанная, вероятно, Елизаветой Хитрово. Первое упоминание в сохранившихся собственноручных записях Пушкина находится в списке предназначенных к печати стихотворений, составленном в конце мая — начале июня 1828 года, где оно фигурирует под своим первым названием «На день рождения».

Стихотворение действительно датировано днём рождения поэта — 26 мая 1828 года, Пушкину исполнилось в этот день двадцать девять лет. Эту дату подтверждает собственноручная пометка Пушкина на рукописной копии и эпиграф в напечатанном тексте. Такая точность датировки для Пушкина достаточно необычна.

Особенности стилистики

Хотя стихотворение входит в число глубоких философских произведений Пушкина, обращённых на понимание самой сути бытия, и тематически близко поэзии любомудров, его отличают кажущаяся стилистическая простота и обыденность, отсутствие метафизических построений. Мы видим свободно льющуюся мысль поэта, не скованную какими-либо догмами и показанную прямо в процессе её рождения.

Это одно из стихотворений Пушкина, написанное не ямбом, а четырёхстопным хореем — «народным», «песенным» размером. При том, что в своём раннем творчестве Александр Сергеевич обращался к такому размеру, чтобы воспеть любовь, вино, дружбу и прочие радости бытия, он после 1822 года зачастую пишет хореем тревожные, грустно-медитативные стихи. Если в стихотворении 1825 года «Если жизнь тебя обманет» ещё присутствует оптимистичный финал, то в стихотворении «Дар напрасный…» это далеко не так.

Юрий Лотман отметил важность повторения слова «дар» в первой строке, хотя, с точки зрения стихотворного размера, вполне можно было бы написать «дар напрасный и случайный». Совпадение влечёт за собой выделение, структурную активацию, несовпадающей части: в данном случае — слов «напрасный» и «случайный», которые образуют контрастную пару и становятся смысловым центром произведения.

Валентин Непомнящий обратил внимание на звукопись стихотворения: «дАр — нАпрАсный — дАр — случАйный — дАнА — тАйной — осужденА — менЯ — влАстью — воззвАл — стрАстью — взволновАл — мнОЮ — пУстО — Ум — тоскОЮ — ОднОзвУчный — шУм…», охарактеризовав её как «стон и плач».

Философия стихотворения

В этом, самом мрачном и безнадёжном у Пушкина стихотворении художественный образ жизни как дара свыше соседствует с образами бесцельности, однообразия и тоски. Характерно, что прилагательное «однозвучный», которым автор характеризует «шум» да и само течение жизни, встречается в его стихах лишь трижды: один раз до 1828 года, в стихотворении 1825 года «Зимний вечер» («Буря мглою небо кроет»), и один раз после — в 1830 году в «Стихах, сочинённых ночью во время бессонницы» («Я понять тебя хочу, Смысла я в тебе ищу»). Все они близки друг к другу по настроению.

Написанные в том же 1828 году неделей раньше «Воспоминание» («Когда для смертного умолкнет шумный день») и, несколько позднее, «Предчувствие» («Снова тучи надо мною») образуют вместе с «Даром напрасным…» своего рода трилогию или «психологический цикл». В качестве продолжения подобной философско-пессимистической тематики у Пушкина можно назвать стихотворение 1830 года «Бесы» («Сколько их! куда их гонят?»). Однако ни в одном из вышеназванных стихотворений нет такой глубины безысходности.

Если в «Трёх ключах» Пушкин написал, что слаще умереть, чем жить, то тут — что лучше бы ему вообще не родиться, в «Воспоминании» он отрицает своё прошлое, а тут — также настоящее и будущее. Автор ищет какой-либо смысл жизни, но его потребность в познании истины остаётся тщетной. И поскольку цель бытия не ясна или отсутствует, любое приложение сил, ума или страсти кажутся бесплодными. Человек оказывается противопоставленным враждебному и непознаваемому миру и действующим в нём непонятным силам. Лев Лосев сравнил отношение Пушкина к жизни как к случайному и напрасному страшному дару с этикой экзистенциализма.

«Дар напрасный» нередко рассматривают в оппозиции с написанным двумя годами ранее «Пророком». Если первое по времени написания стихотворение говорит, причём высоким языком религии, о предназначении поэта, даре, ниспосланном ему свыше, второе же, напротив, утверждает тщету человеческого бытия. Впрочем, если рассматривать «Пророка» пусть как и свидетельство некоторого духовного преображения, но не в буквально религиозном смысле, то противоречие не настолько велико. Т. В. Седакова обращает внимание на то, что концовка «Дара…» по сути — возвращение к состоянию той «духовной жажды… в пустыне», с которой начинается «Пророк».

С точки зрения религии

В «Даре напрасном…» агностицизм Пушкина (который он неоднократно выражал в своём творчестве и личной переписке) тот самый наполненный сомнением ум, о котором он пишет и в этом стихотворении, достиг уровня прямого богоборчества, отчаянного вызова небу, особенно проявляющегося в строчках:

Кто меня враждебной властью
Из ничтожества воззвал.

Михаил Мурьянов, пытаясь истолковать эти строки с ортодоксальных позиций, предположил, что вызов Пушкина обращён не к Богу, но к дьяволу.

Ещё в 60-х годах XX века советский критик Дмитрий Благой обратил внимание на параллель между вызовом, который бросает высшим силам Пушкин, с сюжетом ветхозаветной Книги Иова, находя прямые отсылки к ней в тексте стихотворения. Дмитрий Благой акцентирует внимание на том, что ещё с 1823—1824 годов Библия всерьёз заинтересовала Пушкина, и её чтение становится одним из источников творчества поэта.

Пушкин, написав «Дар…» в свой день рождения, 26 мая, как и Иов, «проклял день свой», ни тот, ни другой не видит в жизни смысла («на что дан свет человеку, которого путь закрыт и которого Бог окружил мраком?»). Даже чувство враждебности Творца отчётливо звучит уже в мольбе Иова («Сколько у меня пороков и грехов? Покажи мне беззаконие мое и грех мой. Для чего скрываешь лице Твое и считаешь меня врагом Тебе?»). На существование последней из параллелей было указано Ириной Сурат.

Однако Пушкин, в отличие от библейского персонажа, не чувствовал себя праведником, в своём стихотворении он не проявляет никакого смирения, нет там ни покаяния, ни, собственно, веры. Если в финале Книги Иова Бог отвечает на отчаянные призывы праведника, Пушкин видит перед собой «однозвучную» тоску жизненного пути, лишённого цели. В последней строфе стихотворения поэт обращён уже не к небу, но замкнут в плоскости сугубо человеческих, мирских переживаний.

Ответ митрополита Филарета

На стихотворение обратил внимание митрополит Московский и Коломенский Филарет, написав на него стихотворный ответ-наставление, который, по-видимому, был передан Пушкину через Елизавету Хитрово, которая, по свидетельству Петра Бартенева, сама и познакомила митрополита со стихотворением Пушкина.

Ответ Филарета (который М. Г. Альтшуллер оценил как слабый с точки зрения поэзии) написан от лица самого Пушкина, с использованием его строк, рифм и общего построения стиха в жанре палинодии (точнее, псевдопалинодии), то есть самоопровержения. В своём ответе митрополит утверждает христианское мировоззрение, в основе которого лежит принцип свободы воли, ответственности человека за свои поступки и их последствия.

Стихи митрополита заинтересовали Пушкина («Стихи христианина, русского епископа в ответ на скептические куплеты! — это, право, большая удача», — писал он Е. Хитрово), и вскоре, в январе 1830 года он, в свою очередь, ответил стихотворением «В часы забав иль праздной скуки», где публично признал правоту митр. Филарета и свою неправоту.

Имеется свидетельство Михаила Деларю, впрочем, не подтверждённое другими современниками Пушкина или автографами самого поэта, что в последней строфе пушкинского ответа должен был фигурировать не серафим, но, собственно, адресат стихотворного послания. Литературоведы спорят о подлинности и законченности этого варианта, в то время как церковные публицисты уверенно цитируют этот фрагмент как подлинный текст Пушкина.

Ряд исследователей, начиная с Дмитрия Благого, в их число входит и Валентин Непомнящий, видят в ответе Филарета продолжение самой жизнью сюжета об Иове, роль которого «примерил» на себя Пушкин. С этой точки зрения митрополит взял на себя роль Божьего «гласа из бури», ответившего на упование Иова и вернувшего ему потерянное на жизненном пути. Можно увидеть отсылки к Книге Иова и в самом ответе Пушкина Филарету.

К подобной оценке примыкает внутрицерковная традиция оценки послания Филарета как спасительной акции. В современной Русской православной церкви её, в частности, представляют протоирей Максим Козлов или архиепископ Иларион (Троицкий). Известна икона современного изографа Зинона, на которой изображён святитель Филарет, наставляющий сидящего напротив него Пушкина. Подобный сюжет изображён и на одной из икон в московском храме иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость». Это один из ряда житийных эпизодов находящейся там иконы святителя Филарета.